Воспоминания участника Великой Отечественной войны, жителя села Карино Касимова Габдульхака Закировича
Родился в 1924 году, образование 7 классов. В 1942 году был призван в действующую Красную армию и был направлен на Ленинградский фронт. Воевал в 120 мм минометном полку наводчиком.
В 1942 году я находился в Кирове, работал на военном заводе в столовой поваром. И вот 31 декабря пришел с ночной смены на квартиру, а тут меня уже ждала повестка: явиться к 2 часам в военкомат. Пошел я туда и меня отпустили только на 2 часа, чтобы рассчитаться с работы. Взял мешок, положил кружку, ложку, пару белья и вышел из квартиры. А провожать меня было некому, только на деревьях сидели вороны и каркали вслед за мной. Вот и вышло, что вместо друзей меня провожали вороны.
В военкомате сборы были недолгими и нас повели на станцию, и началась посадка в вагоны, а меня проводница не пускает, куда ты лезешь, пацан, говорит. Подошел сопровождающий и завел меня в вагон, поезд отправился, и нас привезли в город Слободской в 282-ой запасной полк, который находился в лесу по Шестаковской дороге. В этом полку мы находились до 10 февраля. Изучали личное оружие, таскали на плечах из леса дрова, чтобы натопить землянки. А землянки были большими, в каждой землянке находилась рота 250 солдат. И вот 10 февраля мы строем пошагали через Слободской на станцию. Я частенько оглядывался по сторонам, думал все время, неужели этот город увижу в последний раз и про себя читал Коран. Вот так, оказывается, суждено было целым и здоровым видеть свой город.
Посадили нас в вагоны (теплушки) и поехали на фронт. И повезли нас на Ленинградский фронт через Тихвин. Перед подходом к Тихвину первый раз увидел сгоревшие вагоны, разрушенные и сгоревшие дома, вот думаю, какая бывает война. В Тихвине в деревянной столовой нас накормили горячей пищей. Сели в вагоны и опять поехали дальше до озера Ладога, там нас высадили и ночью перешли через Ладогу «по дороге жизни» 40 км. Дальше пошли до станции Токсово на Карельском перешейке. Дошли до деревянных казарм и легли спать на койки с матрасами и чистыми простынями. После слободских грязных землянок, где полно блох, нам показалось, что мы попали в рай. Везде была чистота и порядок, не смотря на то, что передовая линия фронта находилась всего в 30 км. Вот что значит порядок и дисциплина. Но долго любоваться порядком нам не пришлось. На второй же день нас, которые были моложе стали учить на связистов (У. Н. А. Ф.) фактического вызова, а пожилых заставили таскать дрова из леса для отопления казармы. Потом прибыла команда во главе с подполковником Могдюк (такая фамилия) и начали организовывать 281 минометный полк. Костяком пока были парни 1924 года рождения. В январе 1943 года они участвовали в прорыве блокады Ленинграда в составе 36-го лыжного батальона, но в виду больших потерь были расформированы. Немного были и матросы. А нас, необстрелянных солдат прикрепили к коням, т. к. минометный 120 мм полк был на конной тяге, но нужны были ездовые и конюхи, поэтому меня, как татарина назначили ухаживать за верховыми конями. Их было 4 коня. Минометчиков учили всего 8 дней и вот в ночь на 22 марта 1943 года в организованном порядке выехали на фронт. Каждый миномет везли 4 коня и перед рассветом добрались до Невы. На льду кругом были воронки и кое-где лежали неубранные трупы. Доехали до берега, а противоположный берег был крутой, я стал думать, как тяжело ужасно было в январе штурмовать нашим войскам этот берег, сколько тут пало наших солдат, только бог знает, думаю. Поднялись на берег, пошли пешком, и мне попалась оторванная молодая рука, и спустя десятилетия все еще у меня это перед глазами. Остановили нас недалеко от Невы и сразу же начали рыть ямы – стоянки для полка. Ведь от нас всего в 8 км находился фашист, падали снаряды. Вырыли ямы по 1,5 м глубиной и сверху перекрыли срубленными деревьями, и получилась добротная конюшня на 4 и 6 коней, а минометчики отправились дальше на передовую и таким образом прошел первый фронтовой день. Подошел вечер, положил корм в кормушки коням и лег спать возле коней, не пошел к солдатам в землянку. После усталости спал как убитый. На следующее утро слышу разговор возле конюшни, оказывается, пришел командир полка узнать, как устроили его коня. Я выскочил как снаряд из пушки и стал докладывать: «Товарищ подполковник, рядовой Касимов дежурит у коней». А он спрашивает, где ночевал, я говорю, возле коней, вот говорит, молодец, горный орёл, оказывается, не зря поставили тебя к коням. А что солдату было отвечать – «Служу Советскому Союзу!» Вот так и стал я фронтовым конюхом и одновременно ездовым. Тогда наши войска находились на обороне, с конями особого затруднения не было.
Бои за рекой Невой.
Мы тогда находились в 20 км от станции Мга, а перед нами в полукилометре находился 8-й рабочий поселок, весь разрушенный, только торчали каменные стены, а сзади нас река Нева. Поить коней водили к реке и сами пили воду с реки, хотя тогда на реке что только не было, не говоря уже о трупах. Подошло лето 1943 года, бои ни на час не стихали, хотя обе стороны стояли на обороне. Били из орудия и минометов, били «катюши» и «ванюши» вдобавок еще с воздуха бомбили самолеты. Это называлось в сводках Совинформбюро «бои местного значения». И вот подошел жаркий июль 1943 года. Тогда под Ленинградом было очень жаркое лето. Фашист готовился к наступлению, угрожал, хотел прогнать наших обратно за Неву, бросал листовки. На листовках было написано «рус буль-буль», значит, хочет нас утопить в реке. Конечно, и наши войска не дремали, как-никак был не 41-й год. Буквально, начиная с реки и до «передка» наставлены были пушками, минометами и танками. Вот и подошел день 22 июля, рано утром началась 2-х часовая артподготовка наших войск. В воздухе висели наши «илы» (воздушные танки). Разговаривая друг с другом, ничего не было слышно, мне в такой канонаде пришлось участвовать впервые. Не думаю, конец фашистам. Но не так-то просто было уничтожить их. Как только наши пехотинцы поднялись в атаку, их встретили ураганным огнем. Прорвав первую линию обороны, атака захлебнулась, а к вечеру пехота отошла на исходные позиции. Наше контрнаступление было предупреждающим. И это продолжалось до 26 июля. А 26 июля таким же страшным ураганным огнем начал наступать немец: дым, пыль, земля вся смешалась, даже простым глазом можно было смотреть на солнце. Было много убитых и раненных. И наш полк понес тогда большие потери. В полку был такой случай: оборвалась связь батареи с наблюдательным пунктом и направили наладить соединить оборванный снарядом провод двух связистов. По пути возле них разорвался снаряд, и одного засыпало землей, а второй несообразительный солдат прибежал в расположение за лопатой откопать друга, и с этим солдатом послали еще одного, и вот побежали вдвоем скорее откопать, но по дороге разорвался еще снаряд, и убило того, который был связистом. Таким образом, одного живого связиста пришлось похоронить. Вот что значит находчивость солдата на фронте. Фашисты не сумели продвинуться ни на шаг. Эта канонада продолжалась до 28-го июля. После 28 июля установилось на некоторое время затишье. В те дни и мне пришлось горевать. Убило осколком коня майора, за которым ухаживал я (кобыла под кличкой «Слива»). Подошел август. По-прежнему стояли теплые погожие дни, особых жарких сражений не было, хотя артобстрелы не прекращались ни на один день. Вдоль Невы шла хорошая дорога (шоссе). По дороге 14 км от нас находился город Шлиссельбург, а к городу через Неву был построен деревянный мост. Он имел для нас большое значение, поэтому надежно охранялся от бомбежки. А от города дальше дорога шла к Ленинграду, к северу от города находилась Ладога (озеро). От нас в сторону Синявских болот находилась открытая поляна, где росла густая трава и туда пускали коней. Когда начинался обстрел этой местности, они перебегали на другие более безопасные места. Таким путем мы меньше давали им готовое сено. Ну, солдаты питались нормально, хотя мы находились в блокаде (связь с большой землей была с коридором, который тянулся вдоль Ладожского озера, ширина была всего 14 км). Вот так мы были в одном месте в обороне до сентября 1943 года. Подошел сентябрь. Получили приказ оставить привыкшие места, как-никак наш полк находился в обороне почти 6 месяцев и кони стали более упитанные. И вот в один из дождливых сентябрьских дней в походном порядке мы выехали на шоссе, переехали по деревянному мосту через Неву, проехали через Шлиссельбург, к вечеру подъехали к Ленинграду. Проехали через Ленинград к Финскому заливу и стали ждать, когда наступит ночь. Ночью подошла самоходная баржа, и весь полк вместился в эту баржу и поплыли по Финскому заливу, как говориться на волнах. И в эту же ночь мы выгрузились на Ораниенбаумском пятачке (Малая земля на Ленинградском фронте). Эту землю, берег финского залива примерно 40 км глубиной и столько же шириной, отрезанную от суши со всех сторон, удержали в 1941 году матросы Краснознаменного Балтийского флота. Тут были удивительно красивые царские места. Мы остановились в 12 км от передка, а минометчиков двинули дальше к передку. В следующий день закипела работа: минометчики, ездовые, конюхи, – все сделались плотниками. Мы находились в лесу, и было что валить и из чего делать сруб. Через 2 дня конюшни были готовы, даже на крыши нашлось где-то тёсу. Это были уже настоящие конюшни из сруба и даже землянки были деревянные с печками (печками служили железные бочки, их полно было на фронте). На этой Малой земле действительно была оборона – артиллерия и самолеты молчали, только изредка были слышны пулеметная и автоматная стрельба. Оказывается, враги здесь жили мирно, и с этой и с другой стороны не было крупных войск.
Таким образом, мы окончательно обосновались на новом месте. Моя обязанность была та же самая, ухаживать за конями, кормить, очищать навоз и один раз в неделю мыть их с мылом. Мыть их приходилось в любое время года и до белых мух. Да в этом пятачке не было даже крупной военной техники. Здешние солдаты даже не видели и не слышали, как стреляют наши легендарные «катюши».
Постепенно сюда, т. е. на Малую землю по финскому заливу стали перебрасывать войска и технику. И эта операция продолжалась до самого 1944 года. Буквально как за Невой были начинены техникой. До июня эта техника молчала, потому что это была глубокая тайна. Фашист не должен был разгадать наши планы. Ну, вот однажды нашему полку приказали отдать коней пехотинцам вместе с ездовыми, а взамен дали машины 1,5 тонки (ГАЗ). Тогда и мне пришлось горевать. Ведь всё здесь мне было знакомо и привычно, уж больно не хотелось идти из нашего полка. Но к моему счастью явился к своему коню сам командир полка и сказал: «Этого коня мы не отдадим, ты будешь пока за одним конем ухаживать». И мне было жалко его отдавать. Для этого серого красавца я ведь много положил своего труда. Когда были за Невой, у коня почти не было копыт. Я каждый день таскал воду из реки, поливал в конюшне землю, где он стоял. Таким образом, у коня под ногами был постоянно сырой песок и к осени выросли опять хорошие копыта. Вот я остался один на один с конем. В большой конюшне вместо 8 коней остался один и в землянке остался я один. Вот и вышло у нас как в сказке. Днем живу в землянке, а ночью перебираюсь в конюшню. Надо ведь его охранять. Когда приходит ночь, я превращаюсь в часового, а днем из сухого пайка готовлю для себя еду. Таким образом, прошла неделя. Потом заставили передать и этого коня, и я остался как сирота. И направили меня к минометчикам в 5-ю батарею, 2-й расчет вместо подносчика. Сперва было как-то непривычно, но постепенно начал привыкать к новой обстановке и сразу начали учить меня на наводчика. Ведь впереди были большие бои за полное снятие блокады Ленинграда.
В конце концов, должны же мы рассчитаться с фашистами за злодеяния на нашей земле. Когда пойдем в наступление и будут потери. Вот поэтому должны мы иметь замены солдат, пришлось быть рядом у миномета. После двухчасовой артиллерийской канонады в атаку поднялась пехота. Наша 2-я ударная армия (командующий генерал-лейтенант Федюнинский) должна была наступать на восток в сторону Ленинграда, чтобы полностью освободить Ленинградскую область от фашистов. После упорных боев пехотинцы заняли первую линию обороны. В этот день в виду плохой погоды не могли участвовать самолеты с обеих сторон.
А после полудня и мы двинулись за пехотой, и навстречу среди раненных (а убитые пока лежали на своих местах) попался наш командир батареи. Его тащили солдаты на трофейных санях, он последний раз прощался с нами и у нас на глазах появились слезы. Не смотря на то, что он был евреем по национальности, уж очень был хороший человек, свой комсоставовский паек никогда один не ел, делил с нами.
В этот день нам удалось продвинуться от 4 до 12 км. К вечеру остановились у какого-то чудом оставшегося целым (а деревни все были сожжены) сарая, развернули минометы, поставили часовых и сами зашли в сарай немного согреться, спать было нельзя, ведь в кустарниках бродили не успевшие удрать фашисты. Там в сарае находились и пехотинцы во главе с лейтенантом. Они должны сменить на следующий день первого эшелона. Среди ночи я вышел из сарая, пошел по личному делу, дошел до минометов и караул предупредил, дольше не иди, могут убить. Но ничего, благополучно вернулся обратно. Затем вышел лейтенант и через несколько минут раздался выстрел и оказывается, в семи шагах от миномета скрывался в кустах фашист – застрелил лейтенанта. А этот проклятый фашист мог ведь и меня убить. Наверно думал, что толку от маленького солдата. А во второй день с 5-го расчета тяжело ранило наводчика. После выстрела мгновенно выскочили все солдаты из сарая. Окружили кустарник и поймали фашиста и за смерть лейтенанта превратили его в «рагу». Вместо раненного наводчика по расчету поставили меня. Сперва было трудно. Ведь частенько приходится то влево, то вправо двинуть и ствол миномета, берясь обеими руками за двуногий лафет, а плечом упираться на ствол и немножко приподнимая, отодвигаешь в сторону. Второй день наступления наших войск не имела значительных успехов, уж очень сильные были укрепления у фашистов. И тогда, т. е. 16 января пошли в наступление наши танки. Огромное количество и прорвали третью линию обороны. Конечно, были большие потери и с нашей стороны. 16 января начали наступать наши войска со стороны Ленинграда и тоже прорвали оборону фашистов. Тогда немцы почувствовали неладное и начали отступать, иначе они бы попали в окружение, и две армии встретились в Ропше. Из России удрал он, всё побросав, даже оседланные кони бегали вокруг нас, не говоря уже о других трофеях. В немецких походных кухнях варился суп овощной наваристый. Кушали мы его с большим аппетитом, как-никак получилась у нас разная еда, а то наш солдатский фронтовой суп бывал то с фасолью, то с перловой крупой, но обязательно с мясом. Кто находился на передовой, кормили хорошо, досыта. Конечно, после такой победы и солдатам стало радостно на душе. В январе 1944 г. ведь мы полностью освободили от фашистских гадов нашу Ленинградскую область. После 27 января 1944 г. наш полк в составе 2-й ударной начал наступать в сторону г. Пскова. И это продолжалось до середины марта и все это время день и ночь находились на снегу. И кушали и воевали и спали попеременно на снегу. Хорошо если приходилось остановиться в лесу (это уже называли шубой). До самого Пскова попалась не одна сожженная деревня, только одни трубы торчали от домов. До костей замерзали артиллеристы, а пехота все же менялась (два эшелона), ладно еще каждый день давали спирту (по 50 гр). Как только не болели, ведь среди нас были и пожилые, но в основном была молодежь. Неделями не умывались, потом походишь на шахтера. А когда были передышки, в палатках делали бани (мороз 20 градусов, а ты в палатке моешься, вода конечно горячая была). Трудными боями подошли к Пскову и начали штурмовать с востока. Ничего не вышло. Потом начали наступать с севера, тоже ничего не получилось. Немец заранее сильно укрепился перед Псковом. Две недели шли ожесточенные бои по взятию Пскова, но так и не смогли освободить город. В апреле пришлось перейти к обороне. На второй же день начали делать землянки возле какой-то речушки. Около речки выкопали ямы глубиной 1 метр, оттуда употребляли воду для питья. Получился как колодец. Нас научил так делать один водолаз, этого солдата дали в наш расчет как пополнение. Таким образом, мы полностью перешли к обороне. Для минометов тоже выкопали ямы в полный профиль и для мин сделали ниши, чтобы при обстреле или при бомбежке было безопасно, ведь в 3 км от нас находился немец.
Вообщем, пошли обычные фронтовые дни. За день стреляли от 5 до 20 минут, когда и совсем молчим и фашист отвечает примерно так же (Совинформбюро сообщало по радио – бои местного значения). Наконец-то у солдата успокоились нервы. Это уже не наступление и дни стали теплые, после таких потерь и таких мучений прямо стало благодать солдату. Конечно, изредка были потери, но по сравнению с наступлением, это уже не сравнишь. В свободное время чистим минометы, мины, личное оружие, почти каждый день читали из газет политинформации о делах на других фронтах. Приходили письма из родных мест и сами конечно писали. Конечно, стоишь в карауле часовым. Фронт есть фронт. Незаметно пришло лето, стояли хорошие летние дни, больно уж часто приходилось думать о доме. Без меня скончался отец. Эту печальную весть получил уже в 1943 году. Вспоминал еще трудные голодные годы в нашем тылу. Ведь у каждого солдата дома были родные. Все мы солдаты понимали, что это человеческое горе и печаль – это всё из-за Гитлера. Поэтому и дрались солдаты не жалея жизни. Вот и подошел июнь 1944 года. Наш полк перебросили за реку Великую. Так в наших руках находился плацдарм глубиной до 12 км. Теперь мы очутились южнее Пскова ближе к городу Острова и стали готовиться к наступлению. В конце концов, сколько же можно было нам «загорать». И солдаты прямо рвались к решающим боям. Ведь фашист проклятый сам не уйдет с нашей земли, надо было его гнать и уничтожить. Да совсем было забыл, что от нас примерно в 30 км в лесу находился полевой госпиталь, когда не были сильные бои, тогда и мало было раненных. Воспользовавшись этим, туда направили отличившихся в боях солдат и с нашего дивизиона тоже послали двоих, в т. ч. и меня отдыхать (в этом госпитале был устроен временный дом отдыха). Как было прекрасно в этом сосновом лесу отдыхать. Кроме утренней физзарядки никаких занятий не было, кормили отлично, от других солдат мне доставалось еще больше, потому что за мной ухаживала одна медсестра, но я конечно больно-то не прилипал к ней, она гуляла с капитаном-снабженцем, который работал в этом госпитале. Одним словом, отдохнули очень хорошо. После 10 дней хорошо поправились и ушли в свою часть. И началась усиленная подготовка к наступлению. Да совсем было забыл один любопытный случай, который мог быть и трагическим. Когда сходу не могли взять Псков, то наш полк, как полк прорыва приказали перебросить на северный участок фронта, должны были ехать возле фронта, поэтому надо было передвигаться только ночью (расстояние примерно 200 км, ехали около 6 часов). На машинах были мины и расчет, а сзади был прицеплен миномет, шофер и командир расчета сидели в кабине. Ехали по насыпи шоссе, было низкое место, поэтому дорога порядочно была поднята. Ночь была темная, фарами нельзя было светить, солдаты дремали, а я сидел и что-то думал, толи про дом, толи про следующие предстоящие бои. Вдруг машина пошла с дороги левее (оказывается, в кабине тоже задремали), я стал стучать по кабине, но было уже поздно, машина пошла под откос, шофер повернул машину вправо, машина опрокинулась на бок, но каким-то чудом совсем не перевернулась. Сначала вываливались солдаты, а на нас – мины (открылись ящики с минами). 3 или 4 мины были на моей спине. К счастью не взорвалась ни одна мина. А то чуть не похоронили бы самих себя. Остановилась вся батарея, прибежал лейтенант, поругал командира расчета, потом посмеялись все вместе, сели на машины и поехали дальше. Вот и подошла наша очередь к наступлению. В один из прекрасных июльских солнечных дней и на нашем участке фронта началось наступление. Рано утром после залпа «катюши» начали стрелять орудия и минометы. После усиленной артподготовки пошла в атаку пехота. На каждый ствол выпускали примерно до 100 единиц. После такого огня и хлеба и трава – всё смешалось с землёй. Однако больно уж живуч был этот проклятый фашист. Очень отчаянно сопротивлялся. Первый день прорвали две линии обороны, а третью линию обороны с большими потерями прорвали на следующий день, тогда нас перебросили на левый участок фланга. На 3-й день, когда пошли танки, наши войска продвинулись сразу на 40 км. Перед нами открывались просторы Псковской земли, а дальше наши прибалтийские республики. Но ни один километр нашей территории фашист без боя не отдавал. Каждый км приходилось освобождать, проливая кровь наших солдат. 2-3 дня продвигаемся, опять успевает укрепиться и снова с артподготовкой приходится прорывать оборону немцев. Уж больно яростно сопротивлялся. С такими боями мы приблизились к Латвии, теперь и попадались целые, не сожженные деревни, наверно не успевал сжигать или от жары боялись. Лето 1944 года стояло больно жаркое, дожди выпадали очень редко. Уже рожь созревала, стояла высокая, густая. Сколько пропадало под танками эта рожь. Война – есть война. Ничего не поделаешь, приходилось терпеть. В августе вступили на территорию Латвийской республики. В отличие от наших деревень тут были хутора по 3, по 5 домов, все дома стояли целые. Жили очень зажиточно, никакого голода здесь не знали, многие держали про 2-3 коровы. Таким образом, начали освобождать Латвийскую республику. Это было в 1944 году в августе. Мы тогда выступали по территории Латвии на город Ригу. Подошла ночь, дали нам немного отдохнуть, а утром выехали дальше. По обеим сторонам дороги стояла густая высокая рожь, а впереди примерно в трёх километрах находился лес. Вдруг на небе появились 3 немецких самолета, а у нас были 3 машины 1,5 тонки (ГАЗ), сзади прицеплены 3 миномёта. На кузове были по 20 ящиков с минами и ещё у связистов катушки с кабелем. Конечно, они нас заметили, и стали пикировать на нас и начали обстреливать из пулеметов, библии это истребители. Тогда солдаты выпрыгнули с машин и побежали по ржи. А я спрятался рядом с дорогой в кювете, в густой траве. Загорелись ящики с минами, когда самолеты отлетели, я залез в кузов и сбросил горящие предметы на землю. Пока самолеты делали развороты, я успел всё горящее сбросить на землю, когда самолёты стали приближаться, выпрыгнул сам и опять спрятался в траве. И они опять обстреляли и ящики с минами опять загорелись и мне пришлось сделать тоже самое, причем, когда они обстреливали в третий раз загорелись все три машины. Тогда пришлось потушить пожар на трёх машинах. К моему удивлению как-то не взорвалась ни одна мина, как-никак у нашего 120 мм миномета одна мина весит 16 кг. Таким образом, спас от уничтожения 3 машины, три миномёта, 60 ящиков мин, 6 катушек кабеля и другое военное имущество. Самолеты, наверное, израсходовали все патроны, или подумали, что сгорят все машины и улетели. Тогда и стали выходить изо ржи наши солдаты. Сели на машины (удивительно, ни одна машина не пострадала) поехали дальше по дороге. Доехали до леса, остановились ждать остальных машин и штаба дивизиона. Доехали они до нас и стали спрашивать, кто спас машины и вооружение, оказывается, за происходящим они наблюдали из деревни. Тут и был начальник штаба полка майор Тимохов, и солдаты сказали, что Касимов. Тут же в лесу меня оформили к награде (орден Отечественной войны II степени). А орден уже получил в феврале 1945 на территории Чехословакии. Был пасмурный зимний день, шел снег. Построили на открытой поляне весь полк, кроме тыловиков, т. е. снабженцев. В торжественной обстановке солдатам вручали награды и среди них был и я.
Чехословакия – весна 1945 года.
Шли ожесточенные бои в горах Карпаты по освобождению территории Чехословакии. Особенно мне запомнился день 5 марта 1945 года. Из-за больших потерь в пехотном полку, который мы поддерживали огнём, осталось мало солдат. Воспользовавшись этим, немцы хотели вернуть выгодную позицию, и пошли в атаку. Шел сильный снег с дождем, до костей промокли солдаты. Постоянно передавали с наблюдательного пункта, чтобы то одно, то другое место стреляли миномёты. Там у нас находился командир батареи. В это время фашистские пушки засекли нашу батарею и начали падать в наше расположение снаряды и лейтенант Песчанский (старший по батарее) даёт приказ пятому расчету стрелять. Я выскочил из укрытия и побежал к миномёту. Только добежал, слышу – опять летят снаряды и сразу свалился. Возле миномета разорвался снаряд. У самого миномета меня оглушило и завалило не замерзшей болотной землей и вдобавок взрывной волной свалило ствол миномёта на меня. Вскочил на ноги весь черный в грязи, только глаза чуть смотрели, а солдаты смеются. Мне не до смеха. К счастью все обошлось без потерь, только миномет был поцарапан осколками. Два дня и две ночи не прекращались немецкие атаки. И вот на третий день немцы с правого и левого флангов вклинились в нашу оборону. Таким образом, мы оказались в «мешке». И вот 7 марта вечером дают нам приказ , отойти на 4 километра на более надежный рубеж. Воспользовавшись темнотой, мы быстро разобрали минометы, положили на колёса и давай отправляться. Приехали на новое место, развернули миномёты в боевое положение и тогда только схватились, что нет прицела, а без прицела миномет, что слепой солдат. Пошел доложить лейтенанту, что оставил, забыл по поспешности на старом месте. А он говорит: иди за прицелом. Там, говорю, наверно немцы – он кричит – в плен не сдавайся, а прицел найди любой ценой. Такое время, что остается делать солдату, только выполнять приказ командира. Пошел к командиру расчета Костылеву, взял у него трофейный пистолет, положил в задний карман, а в боковые карманы гранаты на всякий случай. Вышел на дорогу, по которой только что отступали. Снял валенки, чтобы легче было бежать, положил в канаву, зарыл в снег и побежал как мальчуган, даже не чувствуя ног под собой. На дороге не было ни одной души. Кругом была обманчивая тишина. Пробежав примерно километра два, вижу, стоит лошадь, подошел поближе, вижу, кишки у коня выпущены до земли, стоит бедняга и смотрит на меня. Подошел, погладил по голове и говорю, сейчас стрелять нельзя, будет шум. Если суждено будет вернуться, обязательно прикончу (но эту лошадь застрелили пехотинцы, которые отходили с переднего края последними). И я побежал дальше. Вдруг, вижу со стороны немцев идущих солдат. Я лег в канаву и думаю, кто они: свои или фашисты? Слушаю, говорят по-русски. Остановили меня и спрашивают: «Куда ты? Не в плен ли хочешь сдаться?» Я ответил, куда и зачем иду, но они никак мне не верят, потому что ночь и документов у меня с собой нет. Тогда стал объяснять все по порядку. Что я наводчик 5-й батареи 281 армейского минометного полка ордена Александра Невского «Волгинского», что их поддерживали огнем, только что по приказу отошли на 4 километра, оставил я прицел на старом месте. Тогда отпустили, предупредив, что они отошли последними, и дальше из наших никого нет. И побежал солдат-слуга народа дальше по дороге. Не добежав метров 50 до места, стал прислушиваться. Была такая тишина, что слышно было, как стучит сердце. Стал думать, как лучше поступить. Если по месту пройти, могут заметить фашисты, поэтому свернул с дороги влево и пошел очень осторожно. Заметил за речкой большую ёлку, а под ней лежал мой прицел. Стал переходить через речку. Она была неглубокой, но течение было очень быстрое. Только тогда жгучий мороз пробежал по всему телу. Перешел на другую сторону и стал щупать по снегу возле ёлки руками, ведь было совсем темно. Когда руки коснулись прицела, от радости чуть не закричал. Повесил прицел через плечо и побежал как заяц по уже знакомой дороге. Догнал тех пехотинцев, они обрадовались, как-никак свой же. Советские и счастье и горе делили пополам. Дошел до своих, надел валенки, доложил лейтенанту, налили мне из солдатской фляги спирту, я вышел и уснул спокойно. А утром встал свеженьким – солдата никакая болезнь не берет, особенно молодых. Вот так жили мы и воевали.
Награды:
Медаль «За отвагу» получил при освобождении Псковских земель, был март 1943 года.
До окончания войны пришлось воевать в Чехословакии. Победу встретили под Прагой. Имею одно осколочное ранение. Наградили медалями за оборону Ленинграда от 17 августа 1943 года, медаль «За отвагу», Орден Отечественной войны I степени и Отечественной войны II степени (за бои в Латвии) Риге 1944 года.
После демобилизации 12 лет работал в сельпо продавцом, потом перешел на работу в Каринский психо-неврологический интернат, сначала поваром, а потом до выхода на пенсию зав. складом.
